Roman Sinelnikov не поделился еще ни одной новостью
Последние комментарииомментарии пользователя
Roman Sinelnikov
10.11.2017 22:15:31
Из книги С. Гребенникова и Н. Добронравова «В Сибирь, за песнями!» (1964 год):
«…Жил в Москве, в одном из тихих арбатских переулков мальчик, рыжеватый, невысокого роста. Четырнадцати лет пошёл мальчишка работать. А через год началась война, и работу пришлось совмещать с учёбой. Парнишка рвался на передовую, парнишка мечтал о подвигах, но… не всем даже самым отчаянным и рослым ребятам удавалось тогда накинуть себе годок-другой, обмануть бдительность военкомов и попасть на фронт.
Служба в армии пришлась уже на окончание войны… Но если, наконец, мечта исполнилась, так надо проситься на самый трудный участок! Парнишка идёт служить в подводный флот.
— Теперь, после службы на подлодке, у меня появились друзья на всю жизнь, — говорит он. — Я знаю: стоит мне заболеть, оступиться — достаточно будет свистнуть, и, где бы ни были мои друзья по флоту, они примчатся из разных городов, с разных концов страны, чтобы помочь. Такая уж она, наша флотская дружба…
Может быть, именно после службы в подводном флоте появилось у паренька что-то такое в характере, что, где бы он ни служил, с кем бы ни встречался потом, всюду моментально привлекало к себе друзей, которые в нем, как говорится, души не чаяли.
После демобилизации вернулся парнишка в Москву, работал на строительстве Московского университета и имел полную возможность поступить учиться. Всего несколько лет — и законченное высшее в кармане. Но… парнишка был фанатиком. Не мог он усидеть в Москве, на химфаке университета, — рванул далеко на юг, в Голодную степь. Моряк-подводник, служивший несколько лет на Северном флоте, знакомый со штормами, с долгой полярной ночью, с туманами и метелью, решил изведать укусы палящего солнца и нрав белёсого песка пустыни. Он уехал вместе с геологами в партию и стал работать топографом.
А в 1955 году услышал паренёк о строительстве Братской ГЭС и сменил выцветший на солнце рюкзак топографа на зелёную палатку строителя.
Мы познакомились с ним в 1962 году в Братске. Тогда, после нашего самого первого выступления в клубе «Комсомолец», нас пригласил к себе домой очень интересный человек — Владимир Долгий. В тот вечер мы познакомились и с ним, и с Марчуком, и с Шохиным и как-то сразу даже не обратили внимания на невысокого паренька, тихонько прислонившегося к дверному косяку. Когда нас ему представили, он спокойно произнёс:
— Фрэд Юсфин.
Кто-то добавил:
— Фрэд у нас председатель клуба «Глобус».
Но что это за «Глобус», «с чем его едят», мы тогда не знали. Скрыпников, Марчук и Шохин наперебой рассказывали о стройке, Кобзон пел «Кто может сравниться с Матильдой моей!». Казалось, никому нет никакого дела до Фрэда. Он никак, ну никак не обращал на себя внимания. Не дал бог ему внешности героя — и все тут! А через несколько дней мы выступали в «Глобусе» — в клубе интернациональной дружбы. Заседание клуба проходило во Дворце спорта — самом большом зале Братска. На вечер пришло больше тысячи человек. Вёл «заседание» Фрэд. И с той самой минуты, когда он взял в руки микрофон, сказал первые фразы, возник какой-то удивительный магический контакт с аудиторией. Видно было, что он чувствует настроение зала, настроение каждого человека, сидящего там. Он не призывал к порядку, не звонил в колокольчик, но зал понимал его с полуслова, с самого, казалось бы, незаметного жеста. Когда Фрэд внезапно замолкал, из зала кричали: «Говори!»; когда он уходил со сцены, в зале начинали шуметь и требовать: «Фрэда, Фрэда!»; когда он острил, зал разражался дружным хохотом. Мы бывали на устных журналах в разных организациях, но такой заинтересованной, воодушевлённой аудитории, как в «Глобусе» в Братске, не встречали.
…Давно, когда Фрэд только ещё приехал в Братск, поселили его с семьёй в рабочем общежитии. В маленькой комнатке, кроме Юсфиных, ютились ещё две семьи. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Молодые ребята жили так дружно, что «на огонёк» к ним по субботам собиралась масса друзей. Разместившись кто как мог, друзья объявляли «заседание» открытым. Мечты, яростные споры и песни — вот кто ещё населял в эти часы крошечную комнатку общежития. А жены хозяев готовили для гостей сибирские пельмени. И с лёгкой руки Фрэда эти вечерние субботние заседания получили прозвище «Большой пельмень».
…Где ты сейчас, Фрэд? Куда забросила тебя нелёгкая работа диспетчера? Ведь, кроме общественных обязанностей председателя клуба интернациональной дружбы, у тебя есть ещё свои собственные, так сказать «профессиональные», заботы. Ты один из первых подался на новую стройку, ты агитируешь своих друзей ехать вслед за тобой туда, в Невон, в посёлок Строителей…
Какая удивительная «взрывная» сила заложена в твоей душе! Не даёт она тебе спокойно сидеть на одном месте, а зовёт все вперёд и вперёд, к новым людям, к новым стройкам, к новым местам! Словно космическая ракета, отдающая всю свою энергию, чтобы порвать с земным притяжением и увидеть иные миры, — твоя судьба. Словно уносящийся от перрона поезд, летящий к другим станциям, к дальним, неведомым городам, — твоя жизнь.
Мы верим: пройдут годы, но если позовёт Родина, где бы он ни работал в это время, покинет Фрэд ставшие уже дорогими места и поедет туда, где снова будут костры над таёжной рекой, метели, да ветры, да тревожная, полная неожиданностей работа.»
«…Жил в Москве, в одном из тихих арбатских переулков мальчик, рыжеватый, невысокого роста. Четырнадцати лет пошёл мальчишка работать. А через год началась война, и работу пришлось совмещать с учёбой. Парнишка рвался на передовую, парнишка мечтал о подвигах, но… не всем даже самым отчаянным и рослым ребятам удавалось тогда накинуть себе годок-другой, обмануть бдительность военкомов и попасть на фронт.
Служба в армии пришлась уже на окончание войны… Но если, наконец, мечта исполнилась, так надо проситься на самый трудный участок! Парнишка идёт служить в подводный флот.
— Теперь, после службы на подлодке, у меня появились друзья на всю жизнь, — говорит он. — Я знаю: стоит мне заболеть, оступиться — достаточно будет свистнуть, и, где бы ни были мои друзья по флоту, они примчатся из разных городов, с разных концов страны, чтобы помочь. Такая уж она, наша флотская дружба…
Может быть, именно после службы в подводном флоте появилось у паренька что-то такое в характере, что, где бы он ни служил, с кем бы ни встречался потом, всюду моментально привлекало к себе друзей, которые в нем, как говорится, души не чаяли.
После демобилизации вернулся парнишка в Москву, работал на строительстве Московского университета и имел полную возможность поступить учиться. Всего несколько лет — и законченное высшее в кармане. Но… парнишка был фанатиком. Не мог он усидеть в Москве, на химфаке университета, — рванул далеко на юг, в Голодную степь. Моряк-подводник, служивший несколько лет на Северном флоте, знакомый со штормами, с долгой полярной ночью, с туманами и метелью, решил изведать укусы палящего солнца и нрав белёсого песка пустыни. Он уехал вместе с геологами в партию и стал работать топографом.
А в 1955 году услышал паренёк о строительстве Братской ГЭС и сменил выцветший на солнце рюкзак топографа на зелёную палатку строителя.
Мы познакомились с ним в 1962 году в Братске. Тогда, после нашего самого первого выступления в клубе «Комсомолец», нас пригласил к себе домой очень интересный человек — Владимир Долгий. В тот вечер мы познакомились и с ним, и с Марчуком, и с Шохиным и как-то сразу даже не обратили внимания на невысокого паренька, тихонько прислонившегося к дверному косяку. Когда нас ему представили, он спокойно произнёс:
— Фрэд Юсфин.
Кто-то добавил:
— Фрэд у нас председатель клуба «Глобус».
Но что это за «Глобус», «с чем его едят», мы тогда не знали. Скрыпников, Марчук и Шохин наперебой рассказывали о стройке, Кобзон пел «Кто может сравниться с Матильдой моей!». Казалось, никому нет никакого дела до Фрэда. Он никак, ну никак не обращал на себя внимания. Не дал бог ему внешности героя — и все тут! А через несколько дней мы выступали в «Глобусе» — в клубе интернациональной дружбы. Заседание клуба проходило во Дворце спорта — самом большом зале Братска. На вечер пришло больше тысячи человек. Вёл «заседание» Фрэд. И с той самой минуты, когда он взял в руки микрофон, сказал первые фразы, возник какой-то удивительный магический контакт с аудиторией. Видно было, что он чувствует настроение зала, настроение каждого человека, сидящего там. Он не призывал к порядку, не звонил в колокольчик, но зал понимал его с полуслова, с самого, казалось бы, незаметного жеста. Когда Фрэд внезапно замолкал, из зала кричали: «Говори!»; когда он уходил со сцены, в зале начинали шуметь и требовать: «Фрэда, Фрэда!»; когда он острил, зал разражался дружным хохотом. Мы бывали на устных журналах в разных организациях, но такой заинтересованной, воодушевлённой аудитории, как в «Глобусе» в Братске, не встречали.
…Давно, когда Фрэд только ещё приехал в Братск, поселили его с семьёй в рабочем общежитии. В маленькой комнатке, кроме Юсфиных, ютились ещё две семьи. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Молодые ребята жили так дружно, что «на огонёк» к ним по субботам собиралась масса друзей. Разместившись кто как мог, друзья объявляли «заседание» открытым. Мечты, яростные споры и песни — вот кто ещё населял в эти часы крошечную комнатку общежития. А жены хозяев готовили для гостей сибирские пельмени. И с лёгкой руки Фрэда эти вечерние субботние заседания получили прозвище «Большой пельмень».
…Где ты сейчас, Фрэд? Куда забросила тебя нелёгкая работа диспетчера? Ведь, кроме общественных обязанностей председателя клуба интернациональной дружбы, у тебя есть ещё свои собственные, так сказать «профессиональные», заботы. Ты один из первых подался на новую стройку, ты агитируешь своих друзей ехать вслед за тобой туда, в Невон, в посёлок Строителей…
Какая удивительная «взрывная» сила заложена в твоей душе! Не даёт она тебе спокойно сидеть на одном месте, а зовёт все вперёд и вперёд, к новым людям, к новым стройкам, к новым местам! Словно космическая ракета, отдающая всю свою энергию, чтобы порвать с земным притяжением и увидеть иные миры, — твоя судьба. Словно уносящийся от перрона поезд, летящий к другим станциям, к дальним, неведомым городам, — твоя жизнь.
Мы верим: пройдут годы, но если позовёт Родина, где бы он ни работал в это время, покинет Фрэд ставшие уже дорогими места и поедет туда, где снова будут костры над таёжной рекой, метели, да ветры, да тревожная, полная неожиданностей работа.»